Привет, меня зовут Рихтер, и сегодня в Архитектуре Забвения мы продолжаем говорить об Инквизиции - явлении, официально объявленном пройденным этапом в истории человечества, и в то же время, спустя несколько веков остающемся чревоточиной современного сознания. Логично предположить, что источник, эту чревоточину питающий, на самом деле куда шире рамок таких эмоционально окрашенных деталей инквизиционного процесса, как пытки и сожжение на костре, которые, к тому же, как мы уже выяснили в прошлой передаче, являются в большей степени порождениями всей эпохи, нежели Святейшего Трибунала. Причиной беспокойства, на мой взгляд, является, скорее, комплекс вины за некий системный проступок, к которому, невзирая на неоднократное раскаяние, человечество почему-то продолжает питать необъяснимую, на первый взгляд, склонность. Впрочем, не будем забегать вперед: обо всем по порядку, и, в качестве наиболее иллюстративной для наших размышлений, сегодня мы обратимся к инквизиции испанской - явлении, породившем большинство мрачных легенд, столь любимых читателями готических новелл и фабрикантами киноужасов.

Итак, если отбросить многочисленную мишуру экзотики популярных книжек и дурацких баек, то цель, ради которой, при поддержке общественного мнения, учреждался в Испании Святейший трибунал, формулировалась предельно ясно и четко - искоренение ереси "иудействующих". Так в то время называли евреев, принявших крещение, и в то же время продолжавших исповедовать иудаизм. На этих людей, бывших частью большой группы испанского населения, называемой "обращенные", пришелся основной удар инквизиционных преследований. И среди ряда неоднозначных и спорных причин этого, первую исчерпывающе сформулировал в свое время русский религиозный философ Василий Васильевич Розанов - человек всегда смотрит с ненавистью на всякого, кто пытается враждебно приблизиться к его религии. Ибо положения религии составляют опорные точки человеческого существования.

"Не прикасайся, я этим живу", - как будто говорит он всякому, кто пытается к ним подойти, кто их хочет взвесить или измерить, поправить в чем-нибудь, дополнить или очистить. В этом чувстве инстинктивной ненависти лежит объяснение всех религиозных преследований, какие когда-либо совершались в истории, - преследований, вызывавших в широких народных массах наиболее сочувствия, как бы они жестоки ни были".

2.

Традиционно обращаясь к исторической справке, справедливости ради, нужно сказать, что в средние века, на фоне преследований и притеснений иудейских общин в остальных странах Европы, изначальная испанская модель сосуществования христианского большинства и иудейского меньшинства выглядела чуть ли не идиллией. Однако проблема была в том, что каждая из конфессий претендовала - и претендует - на владение абсолютной истиной и на абсолютную правоту. А такая диспозиция, при всем нашем понимании бессмысленности вопроса, кто прав, а кто нет, неизбежно вынуждает констатировать следующее: поскольку речь шла о самом дорогом и святом, что есть в жизни, последствия конфликта на религиозной почве не могли быть мирными.

Отношения между двумя конфессиями, периодически выяснявшиеся как цивилизованными средствами - диспутами и полемическими трактатами, так и, мягко говоря, нецивилизованными - то есть погромами, осложнялись тем, что иудеи не могли занимать, за некоторым исключением, государственные должности, и для них был закрыт ряд карьерных перспектив. Власть и граждане искренне полагали зачистку и ограничение в правах религиозно чуждых элементов моральным долгом каждого нравственного человека.

Подобное положение вещей в масштабах общества, в свою очередь, порождало проблемы и внутри иудейских общин: те их члены, что искренне принимали христианство, автоматически становились изгоями. Другие же, принимавшие христианство только внешне, с целью занять лучшее положение в обществе, как раз и вызывали враждебность этого общества, с точки зрения которого, используя крещение в корыстных целях, а в душе насмехаясь над таинством, они совершали ежедневное и ежесекундное предательство. Не говоря уже о невозможности доверять таким людям, общество вполне естественно ощущало подобные чужеродные элементы не просто как обидную несообразность, а как нечто крайне болезненное. Именно против них, в первую очередь, и были направлены инквизиционные преследования. Однако параллельно рождалась и другая серьезная трагедия: вышеописанная неискренность корыстолюбивцев навлекла гонения на ту часть иудеев, что была крещена насильно в ходе массовых погромов 1391 года, и для которых, как несложно догадаться, христианство так никогда и не стало выбором сердца. Для них насильственное крещение было персональной трагедией, и, как пишет израильский ученый Хаим Бейнарт, никакое "христианское воспитание" не могло утешить их горечь и излечить их от глубокого разочарования в католицизме.

Пытаясь предупредить бессмысленную жестокость, Фернандо дель Пульгар писал Генеральному инквизитору Испании, по странному стечению обстоятельств тоже крещенному еврею, Фоме Торквемаде:

"Сейчас в Андалусии проживают что-то около десяти тысяч девиц и девочек, которые с момента своего рождения не покидали родительского дома и никуда из него не выходили, и не слышали и не видели иного учения, кроме того, чему их научили родители за закрытыми дверями. Сжечь их всех было бы делом жестоким, а кроме того, крайне трудновыполнимым: ибо они, заслышав о таком, тут же в отчаянии покинут свои домашние очаги и устремятся туда, где от них ничего такого не требуется; от чего, без сомнения, произойдет большой убыток хозяйству и имуществу, и большой грех".

Ответ на письмо Пульгара звучал в том угнетающем и, как показала новейшая история, неизбывном духе, что наказание за отступничество крещеным евреям предстоит справедливое, и что ежели при этом пострадают невинные, то это очень прискорбно, но уж лучше пусть пострадает несколько невинных людей, чем оставлять ересь безнаказанной.

3.

Итак, гром не мог не грянуть. Но когда он все-таки грянул, это произошло так, как не ожидал никто - ни те, кто против жестоких мер протестовал, ни даже те, кто этих мер требовал.

Зловещий абрис этой картины сложен из следующих штрихов: испанская инквизиция представляла собой самую настоящую спецслужбу - с разветвленной сетью осведомителей во всех слоях общества, с законодательной поддержкой - недонесение каралось как преступление против короны, с громадным административным ресурсом - все чиновники королевства обязаны были сотрудничать со святейшим трибуналом и с радостью делали это, и - самое главное - с широчайшими полномочиями и совершенно особым статусом внутри государства - испанская инквизиция, достаточно независимая и от короны и от Ватикана, по сути, подчинялась только Господу Богу. Во всяком случае, так было принято думать.

Детали же, заполнявшие очерченное пространство, поражают удивительно знакомым немыслимым сочетанием чистоты намерений и убийственной самозабвенности тотального предательства.

В литературе часто можно встретить обвинение в том, что корона и инквизиция решили подзаработать на конфискациях. Однако исторические факты говорят о том, что в тюрьму и на костер отправляли и богачей, и бедняков, причем последних, просто по статистике, было гораздо больше. Богатых и влиятельных судили первыми - чтобы показать, что суд инквизиции равно беспощаден к лицам любого сословия, и никакие взятки и никакие связи повлиять на него не могут. Нет, жадность до конфискованного имущества никогда не была движущим мотивом ни королевской власти, ни инквизиции - парадоксально, но происходившее имело целью сделать всех подданных испанского королевства счастливыми христианами. И, в общем-то, это не злая шутка: идеология испанской короны формулировалась именно в выражениях построения общества всеобщего благоденствия и христианского братства.

Парадоксально и то, что пресловутые различия в психологии различных эпох и народов в подобных случаях с готовностью уступают в сознании место единодушному зашоренному порыву, буквально, во что бы то ни стало навести всеобщее благоденствие, источник звона которого никому до сих пор так и не удалось определить.

Не стала в этом смысле исключением и средневековая Испания: народ принял инквизицию, что называется, "на ура". Люди требовали навести, наконец-то, порядок в государстве. В уже цитированной нами неделю назад книге Льоренте народ предстает возмущенным самоуправством властей. Однако Льоренте либо ошибается, либо передергивает - народным возмущением там и не пахло. Историки указывают, что, напротив, быть добровольным (без жалованья!) сотрудником инквизиции было почетно - такой человек получал право носить шпагу и вешать над дверями герб Инквизиции. Люди наперебой предлагали свои услуги - написать донос, участвовать в задержании и даже держать обвиняемых под стражей у себя дома. А идеал всеобщего счастья традиционно принимал в жертву все и вся.

Историки считают, что события того времени являются первым в истории европейского общества полномасштабным экспериментом по созданию общества идеологического тоталитаризма. Экспериментом, который прошел удачно, и экспериментом, мрачный опыт которого был то ли проигнорирован… то ли, наоборот, использован последующими поколениями.

4.

Итак, церковная спецслужба была во всеоружии: для выявления "иудействующих" инквизиция руководствовалась подробными циркулярами, детально описывающими иудейские обряды. При чтении материалов следствий, больше всего поражает то, как продолжавшим исповедовать иудаизм "обращенным" удавалось скрываться среди настороженного и подозрительного населения? В материалах следствий одно из самых распространенных свидетельств - свидетельство мясника. Мясники подтверждали, что обвиняемые в течение многих лет ничего не покупали в их мясных лавках.

Чтобы выявить очаги "подпольного иудаизма", Инквизиция прибегала к помощи людей, наиболее близких к подозреваемому. От родителей требовалось, чтобы они доносили на ближайших родственников, от детей - чтобы они свидетельствовали против старших. Братья доносили на братьев, супруги на супругов - таким образом в руках у судей оказывались свидетельства, которые нельзя было отклонить под предлогом вражды к обвиняемому. Таким образом было разрушено огромное количество семей. Верности семье Инквизиция противопоставляла католический принцип "спасения души тех, кто исполнял иудейские обряды и грешил против христовой веры". Тот, кто свидетельствовал против своих родственников или родителей, исполнял, в глазах общества того времени, свой долг перед Церковью и верой. Если бы люди, с ликованием проносившее на моих глазах детали свежеразобранного памятника Павлику Морозову, только знали, сколько в архивах инквизиции хранится дел, описывающих, как дети выдавали своих родителей. Было несколько случаев, когда вслед за бежавшими родителями они отправлялись в Португалию с целью выманить их обратно. Обманутые родители возвращались, попадали в руки Инквизиции и оканчивали свою жизнь на костре.

На этом многочисленные формы предательства не исчерпывались. Как пишет израильский исследователь Хаим Бейнарт, "во многих случаях родители сознательно вызывали у молодого человека кризис веры, чтобы разрушить всякую привязанность, которую он мог еще питать к католической религии. А когда молодые люди, не в силах удержать в себе столь огромную и страшную тайну, изливали душу друзьям, тоже сыновьям крещеных евреев, подобные действия часто имели трагические последствия: тот, кто их слышал, при удобном случае доносил на своего конфидента и его семью".

Историки часто пишут, что толпы сбегались на казни еретиков, чтобы удовлетворить свою патологическую страсть к насилию, замаскировав ее под религиозное рвение. Тем не менее, папки с делами осужденных из архивов Инквизиции свидетельствуют, что человеческая натура способна на извращения, гораздо более впечатляющие, чем простое любование муками другого.

Здесь будет уместным дать слово автору, оставившему крайне любопытные заметки о человеческой душе, автору, которому, пожалуй, пока не сыскалось равных в умении подставлять человечеству под нос черное зеркало, в котором человечество отражается самой неприглядной своей стороной:

"Выражаются иногда про зверскую жестокость человека, - продолжает Иван, оправившись, - но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек. Тигр просто грызет, рвет - и только это и умеет". Напротив, человек в жестокость свою влагает какую-то утонченность, тайное и наслаждающееся злорадство. От этой черты не освобождает его ни национальность, ни образование или, наоборот, первобытность, ни даже религия; она вечна и неистребима в человеке. Клеопатра, утонченная гречанка, когда ее утомляло однообразие все только счастливой жизни, разнообразила его то страницей из Софокла или Платона, то изменяющеюся улыбкой на побледневшем лице невольницы, в которое она смотрела и оно смотрело ей в глаза, между тем как рука ее впускала булавку в ее черную грудь. Турки, магометане и варвары, притом занятые хлопотливым восстанием, все-таки урывают время, чтобы испытать высшее для человека наслаждение - наслаждение безмерностью чужого страдания; вот они входят в избу и находят испуганную мать с грудным ребенком. Они ласкают младенца, смеются, чтоб его рассмешить, им удается, младенец рассмеялся. В эту минуту турок наводит на него пистолет в четырех вершках расстояния от его лица. Мальчик радостно хохочет, тянется ручонками, чтобы схватить пистолет, и вдруг артист спускает курок прямо ему в лицо и раздробляет ему головку. Кстати, турки, говорят, очень любят сладкое".

5.

Завершая сегодняшний рассказ, для пущей полноты, я предлагаю вам дополнить сложившуюся картину новым пространством, для чего достаточно всего на несколько секунд повернуться к католической Испании спиной и обратить взгляд, например, на некоторые особенности протестантизма, зарисованные тем же Федором Михайловичем в моменте, когда в Швейцарии происходит казнь человека, который перед смертью раскаялся и принял христианство:

"И вот наступает последний день. "Это лучший из дней моих, - говорит он, - я иду к Господу". - "Да, - говорят ему, - это счастливейший день твой, ибо ты идешь к Господу!" Позорную колесницу, на которой везут его на площадь, окружают несметные толпы народа, и все глядят на него с умилением и любовью. Вот остановились перед эшафотом: "Умри, брат наш, умри во Господе, удостоившийся благодати!" - говорят окружающие. С ним прощаются, его покрывают поцелуями, он всходит и кладет голову в ошейник гильотины; нож скользит, и голова, так долго бывшая во мраке и, наконец, озаренная, падает отрезанная к ногам озаривших его и плачущих братьев".

И на этом на сегодня, пожалуй, все. В следующей передаче вас ждет препарирование человеческого сознания, в очередной попытке объяснить, что заставляет его извращать собственные же идеалы. Ваши мысли по поводу услышанной здесь информации или музыки вы можете присылать по электронной почте richter@silver.ru (Рихтер пишется через си-эйч). Следующая встреча состоится ровно через неделю, в понедельник, в 23.00, на частоте 100 ровно и 1 десятая FM, в программе Архитектура Забвения. С вами был Рихтер. Пока.