Голем, глиняная кукла, оживленная магией, стал популярным прежде всего благодаря одноименному роману Густава Майринка, "Маятнику Фуко" Умберто Эко, и сериалу "Секретные материалы".
Привет, меня зовут Рихтер, а в "Архитектуре Забвения" вас ждет финальная часть путешествия по подземному миру Москвы. И для того, чтобы проникнуть в это параллельное пространство, сегодня мы снова прибегнем к обратному отсчету в привычной нам системе координат. А в качестве эксперимента, я предлагаю вам взглянуть на тайны пространства, раскинувшегося под вашими ногами, глазами человека, который лично исследовал его еще с начала 70-х годов. Другим словами, эта передача практически полностью отдана воспоминаниям писателя Владимира Гоника, чей роман "Преисподняя" стал буквально катехизисом современных диггеров. Но, при всем уважении к литературе, сегодня - только документальные свидетельства, причем устами очевидца. Итак: Неопределенная причина, похожая на странную прихоть или на повеление свыше, привела меня на стройку в центре Москвы, где реставрировали старый дом. Необъяснимо, по внутреннему побуждению, словно кто-то вел меня за руку, я спустился в подвал и стал настороженно пробираться от проема к проему. Было полное ощущение, что я бывал здесь когда-то - давно, неизвестно когда; хотя я твердо знал, что никогда прежде сюда не забредал. Пройдя немного, я обомлел: в глубь холма тянулись широкие галереи, перед глазами открылись старинные своды, древняя кладка, арки и столбы. Впоследствии я убедился, что из старинных галерей, куда я спустился впервые, при желании и наличии инструментов можно проникнуть в соседние системы - в глубине земли с незапамятных времен таятся старые заброшенные каменоломни, осыпавшиеся забои, подвалы монастырей и давно снесенных церквей и домов, забытые склады, винные погреба, тоннели метро и обширные бомбоубежища. Москва стала разворачиваться в своем тайном, причудливом, скрытом от людских глаз облике. Со временем, спустя годы, я пришел к выводу, что в пределах старой Москвы, во всяком случае, в местности, именуемой Скородом и ограниченной Садовым кольцом, из любого здания в любое можно попасть под землей, не поднимаясь на поверхность. Изданный в 1913 году атлас старых коллекторов, штолен, сточных каналов, русел рек и ручьев столь обширен, что перенести его на современную карту просто невозможно. Постепенно, с каждым спуском, словно таинственный Китеж-град, открывалась под землей другая Москва - параллельный город, зеркальное отражение. Там, внизу, на глубине, существовали другие мы, наше отражение: перевернутый мир, перевернутое существование...
…на мой взгляд, на Руси издавна существовало стремление зарыться в землю. Это как бы присутствовало в национальном характере. Испокон веку существовали подземные монастыри, скиты, церкви, галереи, катакомбы. Многие дома и усадьбы имели внизу тайники и укрытия, которые сообщались под землей с окрестностями и другими постройками, расположенными поодаль. Московские монастыри кольцом охватывали город, каждый строился как крепость, на случай осады имел скрытый доступ к источникам воды, обладал ходами для тайных вылазок. Вот почему монастыри в большинстве своем имеют разветвленные подземные системы. В 1838 году для постройки Храма Христа Спасителя снесли древний Алексеевский монастырь, простоявший на своем месте свыше трехсот лет. Вместе с монастырем сносу подверглась церковь Всех Святых, что на валу, построенная в 1515 году князем Репниным. Едва объявили о сносе монастыря, среди монахинь поднялся ропот. Московская легенда утверждает, что снос монастыря ознаменовался дурными приметами. Настоятельница, отслужив последнюю службу, распорядилась приковать себя цепями к росшему посреди двора дубу и объявила, что не покинет святых стен. Принужденная церковным и светским начальством покориться, мать-игуменья прокляла это место, пообещав, что стоять здесь ничего не будет. Когда в первый день с главного храма монастыря принялись снимать кресты, работник сорвался с купола и на глазах большой толпы убился насмерть. Сам новый Храм не простоял и столетия. Не осуществился и проект новой власти - гигантский Дворец Советов со статуей Ленина наверху. Между тем, если заглянуть вглубь истории, выяснится, что местность в окрестностях Храма, именуемая Чертольем, издавна пользуется дурной славой. В разные столетия возвели здесь около десятка церквей - ни одна не устояла. Думаю, Чертолье было проклято и прежде матери-игуменьи Алексеевского монастыря: в этой местности располагался Опричный двор. Здесь стояли пыточные избы, казематы сидельцев, эшафоты с плахами, земля Чертолья пропитана кровью и страданием, множество людей приняли на ней мученическую смерть. Как видим, причин для проклятий существовало предостаточно и раньше. Возможно проклятие тяготело над Чертольем еще с древнейших времен. Еще до прихода сюда славян, когда хозяевами здешних мест были угро-финские племена, существовало здесь языческое капище. И как предполагают археологи, обряды сопровождались жертвоприношениями. Я нахожу Чертолье бесовским местом. По вечерам здесь пустынно, и когда в ночные часы прогуливаешься по безлюдным улицам и переулкам, внятно ощущаешь за спиной чужое присутствие. Даже не замечая никого в поле зрения, ловишь на затылке посторонний взгляд, на который то и дело норовишь обернуться. Я не раз приводил сюда людей с повышенной энергетической чувствительностью, способных к биолокации. Они неизменно отмечали вокруг агрессивный фон, старались поскорее убраться и успокаивались лишь оказавшись за пределами Чертолья. Иные из них определяли на разной глубине под землей пустоты, ходы и галереи, а иные ссылались на идущие снизу потоки "черной" энергии. Я сам, своими глазами видел на разной глубине под землей по соседству с Волхонкой в окрестностях Музея изящных искусств целые россыпи черепов, скелетов и костей. До 1658 года Волхонка называлась Чертольской. А в Москве названия всегда много значили….
С Чертольем соседствует Старое Ваганьково - древнее поселение на другом берегу Неглинки против Боровицкого холма. Иван Грозный включил Старое Ваганьково в обширный Опричный двор, а на холме расположил свою загородную усадьбу. Я не раз спускался в Старом Ваганькове под холм. Каменные палаты, арки, сводчатые галереи, затейливая старинная кладка, путаница проемов и переходов. Уходящие вниз выложенные кирпичом подземные ходы производят сильное впечатление, как и облицованный белым тесаным камнем огромный колодец диаметром в четыре с половиной метра, прорезающий холм сверху вниз. Долгое время колодец был доверху заполнен землей, на поверхности оставался лишь белокаменный бордюр, окаймляющий клумбу. Нынче колодец отрыт метров на 15-17, но полная его глубина возможно вдвое больше. Предполагают, что колодец является шахтным стволом, имеющим внизу горизонтальную разводку: в сторону Кремля, в направлении бывшего Алексеевского монастыря и на Колымажный двор, где располагалась усадьба Скуратовых. Возможно именно этим потайным ходом пользовался Малюта Скуратов, когда скрытно от чужих глаз отправлялся с докладом к царю. Во всяком случае, следы в белокаменной облицовке колодца могут указывать на наличие когда-то винтовой лестницы. Среди разведанных глубоко под холмом ходов и галерей воображение поражает гигантский каменный мешок со стенами толщиной в полтора метра. Размеры его ошеломляют - с большой двухэтажный особняк. Я внимательно рассмотрел его со всех сторон: сплошная кладка, глухие стены, ни одной щели и даже намека нет на окно, отдушину или дверь. По внешнему осмотру можно предположить, что кладку произвели сплошняком, как одно целое, и само собой напрашивается вопрос: зачем? Приборы показали за полутораметровой кирпичной кладкой пустоту - загадочную полость, о назначении которой можно лишь гадать. Известно, что царь Иван Васильевич был не только человеком, сведущим в науках, но и искусным магом, чародеем и чернокнижником. И библиотека его, как и знаменитая издревле и тоже загадочным образом исчезнувшая Александрийская библиотека, содержала обширный свод эзотерических знаний. Воспринять эти знания с пользой человек может лишь по достижении зрелости души и только проникшись добром. А иначе обретенные сведения пойдут не впрок, но во вред и приобретут разрушительную силу. Есть суждение, что библиотека грозного царя до тех пор скрыта, до тех пор не откроется, пока люди не готовы к опасным знаниям, пока не проникнутся добром, не созреют душой. Не думаю, что это случится в ближайшее время. От столетия к столетию Старое Ваганьково меняло владельцев, пока, наконец, не воздвигли в XVIII веке на холме прекрасную усадьбу "дом Пашкова". И разве случайно, что с его крыши обозревал Москву Воланд?
В старых ходах и подкопах в любую секунду может обрушиться свод. Крепь зачастую ослаблена или отсутствует вовсе, обвал породы может произойти от малейшего толчка, неловкого движения или вибрации, вызванной, например, прошедшим вдали поездом метро. Неосторожный исследователь может провалиться вниз - в грунте нередки пустоты. Под землей таятся русла многочисленных речек и ручьев, гиблые болотистые бочаги. В период дождей и таяния снега подземные системы наполняются водой. Словом, сгинуть под землей проще простого. Даже обыкновенная, невинная на вид труба может представлять смертельную опасность: легкое прикосновение вызовет гибельный разряд по той причине, что где-то вдали труба касается кабеля высокого напряжения с пробитой изоляцией. Вообще спуск под землю - занятие не из приятных. Уже на малых глубинах человека посещает чувство оторванности. При первых спусках мне казалось, что я отрезан, замурован, что назад не выбраться, и я навсегда останусь в тесном замкнутом пространстве. В метро никто не думает о толще земли над головой, но когда оказываешься внизу один - в низком тесном забое, штреке или подкопе, где не поднять головы, не разогнуть спины, сразу вспоминаешь, сколько над тобой породы, вся эта тяжесть на твоих плечах, и кажется, вот-вот расплющит. Спускался я, как правило, по ночам: многие подземелья так или иначе связаны с метро, там всегда высокое напряжение и только ночью его отключают. Кроме того, ночью не ходят поезда: токосниматели моторного вагона выступают с каждой стороны на четверть метра, стоит замешкаться или зазеваться, как рискуешь остаться без ног. Спуск под землю - это пыль, грязь, сырость, зловоние, крысы, каждый шаг сопряжен с опасностью. Особая забота под землей - свет. В тех редких случаях, когда я ходил с проводниками, они признавались, что без света вряд ли выберутся. Обычно спуск происходил по вертикальному шахтному стволу. Окольцованный чугуном или бетоном ствол гигантской трубой прорезает толщу земли, изнутри по стене тянется железная лестница вроде тех, что висят по стенам домов на случай пожара. Спуск на большую глубину по отвесной лестнице - тоска смертная. Брошенный вниз камень летит долго, целую вечность, прежде чем снизу донесется глухой удар. На тонкой перекладине, металлическом пруте толщиной в палец, чувствуешь себя неуютно: внятно ощущаешь пустоту под собой и вокруг. И вот лезешь в темноте, лезешь, тело постепенно наливается свинцом, немеет спина, руки и ноги, похоже, уже не держат. Тогда с помощью карабина пристегиваешься к перекладине, чтобы перевести дух. Ты висишь над бездонным пролетом - один, в кромешной темноте, пронзительное одиночество охватывает тебя, и кажется, еще чуть-чуть и одолеет вовсе. Психическая выносливость здесь гораздо важнее физической: стоит поддаться страху, удариться в панику, тобой овладеет отчаяние, и никакая физическая форма тебя не спасет: ты обречен. Я знаю немало случаев, когда люди погибали из-за приступа отчаяния. В романе я тогда написал: "Начав спуск, он вскоре понимал, что поступил опрометчиво. В темноте ничего не стоило сорваться, да и вообще всякое могло стрястись: соскользнет ли с перекладины нога, рука ли занемеет, сил ли не хватит или испугаешься высоты - все, одним жильцом на свете меньше". Как говорится, устанешь падать.
По натуре я человек мирный, но если решился на спуск в "преисподнюю", надо знать, что тебя ждет. И под землей я никогда не выпускал из рук "фомку". На рожон я не лез, но всегда был готов к отпору. Меня обычно не задирали, я ходил, провожаемый внимательными взглядами. Только один раз выскочивший неведомо из какой щели бледный безумец с горящими глазами неожиданно метнулся ко мне и молча, без единого звука, вскинул руку над моей головой. Я перехватил удар, и человек также молча в мгновение ока бесшумно исчез в темноте. Я часто встречал под землей бездомных. Кое-где можно сносно существовать - тепло, сухо, водопровод, электричество... Я встречал бродяг, скитальцев, беженцев, но чаще всего под землей можно встретить больных, спившихся людей, грязных, годами не мывшихся, едва ли не потерявших человеческий облик. Многие из них вообще перестали подниматься на поверхность, потеряли представление о времени суток и валяются дни и ночи на истлевших тюфяках, в гниющем тряпье, среди испражнений, в тесных зловонных углах, в смрадных заброшенных тупиках, гниют заживо и умирают. Трупы людей, человеческие останки - неизбежная, к сожалению, принадлежность подземелий. Как и разложившиеся трупы животных. Иногда внизу можно встретить стайки сбежавших из дома или из приютов детей и подростков. У них свой мир, свой язык, свои привычки, воспоминания и мечты. И хотя их представления о жизни искажены и окрашены в черный цвет, большинство из них надеется выбраться отсюда наверх, туда, где чисто и светло. Я говорил с ними изредка. Они грезят о своем доме в лесу, чтобы горела печь и было укромно и тепло, а за окном шел дождь или снег. Мне всегда было горько видеть их тоскливые глаза. Позже я узнал о существовании в Москве подземной секты. Она тщательно законспирирована, ее члены избегают встреч с посторонними. Все мои попытки через длинную цепь посредников выйти на контакт были решительно отвергнуты. Мне с большим трудом удалось раздобыть некоторые подробности их существования. По отрывочным сведениям, эта секта возникла за несколько лет до 1-й мировой войны и имеет отделения даже в Средней Азии. Мне стало известно о людях, которые в 30-е годы в предвидении неминуемого ареста уходили под землю, где скрывались годами. Я и сейчас знаком с людьми, испытывающими, порой, потребность спуститься вниз и жить там небольшой колонией. А однажды мой случайный вагонный попутчик, бледный, похожий на моль блондин, оказался майором, чья служба связана с глубокими подземельями. Сирота, воспитанник детского дома, он никого не имеет на поверхности, а внизу у него есть все, и ему незачем подниматься.
Не могу отрицать под землей явлений типа полтергейста… На некоторых участках испытываешь необъяснимую тревогу, когда по неизвестной причине становишься сам не свой. При каждом спуске я дотошно продумывал технику безопасности, надевал резиновые сапоги и перчатки, брал инструменты, старался не попасть впросак. И все же... Порой накатится удушающий страх, сдавит грудь, сожмет сердце - ни охнуть, ни вздохнуть. Страх скует мысли, и обуяет тебя невероятная жуть, с которой не совладать. За все годы я несколько раз испытывал под землей приступы необъяснимого ужаса, когда и причины, кажется, никакой, но тянет, неодолимо тянет броситься на землю, сжаться, застыть, зажмурить глаза, заткнуть уши или дать деру и бежать, сломя голову, бежать без памяти, неведомо куда, лишь бы поскорее убраться прочь. Из этого состояния выходишь с трудом - медленно, мучительно, стиснув зубы, употребив всю волю и все силы. Не дай Бог кому-то испытать. Подобные состояния пока не поддаются объяснению. После такого приступа становится неловко за себя - тренированный, рассудительный мужчина, как ребенок, боялся неизвестно чего. Любопытно, что реальная, подлинная опасность никогда ничего подобного не вызывала. В катакомбах мне открылся неведомый сумеречный мир. Легко было представить, как отрешались здесь неофиты от плотского начала, влияния среды, от родственных и дружеских связей. Лишенный почти всего, что сопутствует ему на поверхности - света, солнца, людей, дали, горизонта, неба, запахов, цветов, зелени, дуновения ветра, красок, разнообразия звуков, человек под землей неизбежно обращается внутрь себя. Отрезанный от поверхности и пространства, он невольно замыкается на себе, сосредотачивается на своем внутреннем мире, на Боге, на душе. Я убеждался в этом многократно. Подземелье отсекает внешние факторы, воздействия и влияния. Раздумья, работа души становятся стержнем существования. У Шекспира в "Гамлете" есть приблизительно такая фраза: "Он повернул глаза зрачками в душу мне". Схожее состояние испытываешь под землей.
Ну вот, теперь, надеюсь, у вас сложилась, возможно, несколько сумбурная и прозрачная, но, все же, достаточно реальная картина того, что происходит, буквально у вас под ногами. Признаюсь, что в процессе работы над этим циклом передач о подземной жизни, меня неоднократно посещала мысль прикоснуться к ней самому. Однако к ней неизменно примешивалось до поры до времени необъяснимое ощущение того, что мне это ни к чему. И если вы хотя бы отдаленно ловили себя на мыслях аналогичного характера, должен поделиться с вами тем, что остановило меня. Подыскивая подходящую формулировку, я остановился на предельно простой фразе: это не мой мир. И единственное, что показалось мне в этом душевном движении заслуживающим внимания - это само его направление. Взгляд, обращенный вовнутрь, на темные лабиринты, заброшенные сырые закоулки и возведенные в глубине души неприступные бункеры - это то, чего, порою, так нам не хватает, то, что способно избавить нас от, казалось бы, необъяснимой тяжести, на самом деле так часто мешающей нам двигаться. Есть такой термин: закрытая карта. Это когда человек открывает неприятную для себя истину, или, например, осознает свою неспособность к какому- либо действию. Человек переворачивает эту карту картинкой вниз и впоследствии избегает касаться этих тем, накладывая на них своего рода табу. Но с каждым прожитым днем Закрытых Карт становится все больше, и со временем они начинают блокировать память и способность правильно осознавать действительность. И именно колоды таких карт порождают цейтноты, одним из распространенных проявлений которых является, например, кризис среднего возраста - однажды мы оказываемся не в состоянии разобраться в заброшенных глубинах собственного внутреннего мира. Своими руками мы творим мрак, который в самом конце скрывает от нас выход.
